НЕПРОЧНЫЙ МИР ПОРОЧНОСТИ
Рецензия на спектакль «Зойкина квартира» в Театре кукол
Екатеринбургский Театр кукол представил неожиданную премьеру — спектакль «Зойкина квартира» в постановке Игоря Казакова. Многоцветный, эксцентричный, музыкальный, он поражает воображение, временами заставляет стыдливо потупиться, а временами — зажмуриться от концентрации театральности.
Сюжет пьесы Михаила Булгакова, напомним, развивается в Москве времён НЭПа. Крутится он вокруг «нехорошей» квартиры Зои Денисовны Пельц. Чтобы сохранить драгоценные метры от расселения, заработать деньжат и уехать во Францию, она под видом швейной мастерской открывает притон. Дело идёт на лад, пока китайский гастарбайтер Херувим не убивает Бориса Семёновича Гуся-Ремонтного, который содержал и покрывал Зойкин проект. Хозяйка злополучной квартиры и сотоварищи лишаются всего, в том числе свободы.
Спектакль поставлен на Малой сцене Театра кукол. Действие происходит в небольшом пространстве, с трёх сторон ограниченном стенками, которые кажутся чрезвычайно хлипкими и очень ненадёжно закреплёнными. В них врезаны шесть дверей — они то и дело распахиваются, чтобы впустить очередную огромную для заявленного масштаба куклу. Весь сценический мир поражает в первую очередь как раз этой несоразмерностью и непрочностью. Кажется, что картонную дверку можно запросто разломать одним ударом кулака или высадить бутафорским сапожищем.
У каждого из героев спектакля есть своё альтер-эго (манекен, кукла, маска), которое чаще всего выше артистов ростом. Оно то выходит на передний план, смещая внимание с актёра, то отодвигается на задний, открывая перед нами трагедии, проживаемые за масками. Некоторые герои здесь не имеют живого воплощения: это домком Аллилуйя и оба китайца Газолин и Херувим. Они — собирательные образы: Аллилуйя — всё контролирующей, продажной власти, китайцы — жадности, нападающей, как вор, из-за угла. Этот приëм раздвоения и его отсутствия есть и в спектакле Игоря Казакова «Гоголь. Триптих»: в самый трагический момент становится понятно, что Башмачкин и капитан Копейкин не куклы, а живые люди, а маска вершителя их судеб тотально непроницаема и обезличена.
Кукла домкома настолько огромна, что ею управляют одновременно пятеро артистов. Она порой вламывается в Зойкину квартиру, как членистоногое чудовище: голова, руки и ноги входят в разные двери, заполоняя собой всё пространство. Художник-постановщик Татьяна Нерсисян, разбирая эту куклу на гигантские части, лишая этого героя туловища (где у людей находится сердце, душа), добивается ощущения тотального контроля, «всевидящего глаза» и «всеслышащих ушей».
Аллилуйя в спектакле Театра кукол внушает не страх, а брезгливость. Длинный резиновый розовый язык, которым он пытается достать до Манюшки (Анастасия Зырянова), как образ рифмуется со сценой весёлой ночки в притоне гражданки Пельц: там огромные красные губы поглощают «модисток», фрагменты кукол и всё зрительское внимание. Порочность, жадность, власть таким образом уравниваются и закольцовываются: домком вынуждает своими поборами Зойку копить на отъезд в Париж, Зойка же строит своё прибыльное предприятие, принуждая девушек к разврату.
Пострадал в этой истории о падении нравов коммерческий директор треста тугоплавких металлов Борис Гусь-Ремонтный, который обнаружил в Зойкиной квартире «на рабочем месте» любимую женщину Аллу Вадимовну. Но если у Булгакова он пострадал немного и сразу был убит, то в спектакле Театра кукол Гусь-Ремонтный страдает как полагается. Ощущается диссонанс между куклой этого героя (толстый неприятный мужик с яйцевидной головой, которого артисты таскают и бросают, как мешок с опилом) и живым его планом — толстосума играет обаятельный и прямодушный Николай Бабушкин. Артисту, проливающему слёзы о погибшей любви, веришь, но подобной искренности и глубины чувств не ждёшь ни от человека с такой фамилией (Гусь-Ремонтный), ни от человека с такой биографией (крышует и посещает притон).
Кукольный и живой планы интересно сосуществуют в образе Павла Обольянинова, любовника Зои Пельц. Несчастного морфиниста играет Александр Шишкин, его альтер-эго — Пьеро с неестественно длинными руками и ногами, в них любящая женщина вкалывает шприцы-красные маки, они опутывают её тело, лишая воли, и, словно щупальца мертвого насекомого, безвольно обнимают темноту сцены.
Проходимец Аметистов (Максим Удинцев) имеет сразу несколько альтернативных воплощений и масок: он, будто джокер, выныривает из пивной кружки или из чемодана, он крошечный и одновременно большой, он то узкоглазый, как китаец, то вполне обычный ведущий телевизионного шоу.
Сама Зойка Пельц (Татьяна Жвакина) почти всегда выходит «в люди» с манекеном — красивой обнажённой дамой с ящичками вместо грудей и ниткой бус на шее. Без этой официальной маски мы видим героиню лишь несколько раз, в сценах с возлюбленным и в финале, когда она лишается всего. Татьяна Жвакина играет хваткую бизнесвумен и одновременно хрупкую женщину, мечтающую о другой жизни, которая однажды начнётся с чистого листа. Нужно только потерпеть. И через пару тел переступить.
Спектакль визуалоцентричен: всё происходящее на сцене в первую очередь интересно с точки зрения художественной (и здесь, помимо Татьяны Нерсисян, необходимо вспомнить художника по свету Владимира Коваленко и режиссёра по пластике Романа Кагановича). Как устроены куклы, как они вписаны в некое фейковое кабарешное пространство (Зойка Пельц создаёт своё советское Мулен Руж), как они сообщаются с внешним видом артистов, которые ими управляют. Как, наконец, этот вымышленный мир существует под живой аккомпанемент в исполнении квартета Ларисы Паутовой, Кирилла Лихина, Дарьи Юшиной, Алексея Палкина. В Театре драмы до сих пор идет «Зойкина квартира» Владимира Панкова, где ключом к сценическому действию является как раз саунд. В премьере Игоря Казакова музыка скорее призвана создавать атмосферу, погружать в неё и держать в этом путешествии за руку.
В пьесе Булгакова «преступный элемент» Зойка Пельц и её подопечные получают в финале по заслугам. Здесь же в груде брошенного посреди опечатанной квартиры барахла оказываются маски, манекены, куклы, которые закрывали истинные лица героев. Зойкина квартира в постановке Игоря Казакова может быть метафорой мира, который вот-вот рухнет, потому что в его основе лежат вещи, истинной природе человека противоестественные, потребности, которые им искусственно «раздуваются». Деньги, карьера, власть представляются ступеньками к мечте, но счастья отчего-то не приносят. Ни героям, ни другим невидимым жильцам Зойкиной квартиры.
https://культура.екатеринбург.рф/common_content/item/theater_post/1031
