ИМЕННО ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ЧЕЛОВЕК
Спектакль «Повесть о собаке» Екатеринбургского театра кукол прекрасен в деталях. Выразительные глаза собачки по имени Санчо, выпадающее из маминой руки письмо с фронта, съехавшая на лицо уснувшего Сигизмунда Христофорчика фуражка, настоящий микро-стакан с настоящем микро-подстаканнике, и еще многое другое… Надо разглядеть, расслышать, осмыслить малейшие детали облика кукол, сценографии. Уловить все нюансы филигранно подробного кукловождения, актерских интонаций, все грани максимально жизнеподобных образов.
Мелкий план компенсируют, усиливают, обобщают крупные кадры выразительных слайдов, проецируемых на верхнюю часть задника. То движущиеся, то застывшие, как в комиксе, картинки, сопровождают действие, сменяя кукольные сцены, которые играются ниже, на трех подвижных планшетах. Так выстраивается темпо-ритм спектакля. Оживает простая и очень добрая история о дружбе мальчика и собаки. Ее написал известный уральский писатель Борис Рябинин.
Этого автора на Урале любят, его книжками о собаках и других животных зачитываются в детстве. Каждый рассказ — школа доброты, человечности, преданности, ответственности за того, кого приручил. Над такими книжками дети плачут, и эти слезы прекрасны. Недаром, тепло отзываясь о творчестве Бориса Рябинина, педагог Василий Сухомлинский писал: «Дай бог, чтобы каждый в детстве заплакал такими слезами. Нравственный облик человека в огромной мере зависит от того, что приносят ему слезы и что приносит смех в годы детства. Пусть будут слезы сострадания, но не жадности и зависти!».
В основу спектакля «Повесть о собаке» лег рассказ «Чапа из Ленинграда» о дружбе мальчика и собаки на героическом фоне защиты блокадного города в годы Великой Отечественной войны. Спектакль екатеринбургских кукольников посвящен восьмидесятилетию Победы, но все же военные действия и героизм здесь не главное. Режиссер Николай Бабушкин рассказывает историю, приподнимающую зрителя над конкретной войной и судьбой отдельно взятого мальчика. Спектакль — торжествующая песнь о дружбе и верности.
Эрдельтерьер Чапа, внешность которого подробно описана в рассказе Рябинина, вышел на сцену собакой вообще. Никаких признаков породы в обаятельной кукле-собачке (художник Андрей Ефимов) не просматривается. Зато у нее очень выразительные, «говорящие» глаза. В рассказе с верным оруженосцем Дон Кихота Чапу автор только сравнивает. В спектакле безымянная, брошенная уехавшими в эвакуацию хозяевами собака получает и нового хозяина, и новое гордое имя — Санчо. Режиссеру и художнику не важна порода. Санчо — гимн всем собакам, верным, преданным, отчаянно нуждающимся в такой же верности и преданности. Храбрый рыцарь Дон Кихот и его верный оруженосец Санчо. Отсылка к великому роману и сближение его с происходящим на сцене.
Потому и Вовка в спектакле утратил фамилию Клягин и стал мальчиком вообще. Просто Вовка. Самый обыкновенный мальчишка, который мечтает о самолетах, занимается в авиамодельном кружке. Нет слов о его героизме, хотя в рассказе автор делает на этом упор, описывая и перечисляя Вовкины подвиги. Мальчик спасает тонущую собаку, записывается в отряд самообороны и дежурит на крыше дома просто потому, что по-другому своей жизни не представляет. Его мужество такое же обыкновенное, как и он сам. Он мечтает стать таким, как его папа-летчик, который сейчас сражается на фронте.
В рассказе об отце лишь пара слов: работал слесарем на заводе, ушел на фронт. В спектакле папа — важное действующее лицо. Летчик, образец для подражания, герой, побеждающий врага. Незримый, он присутствует почти постоянно: в рассказах Вовки, в жестоком воздушном бою над Ленинградом, в бессильно выпавшем из рук мамы письме-извещении «пропал без вести». Мы не знаем, жив папа или погиб, даже в тот момент, когда отец — живой, материализовавшийся, настоящий — сидит у постели Вовки. Зрителя оставляет в напряжении виденный перед этим теневой силуэт открывшейся двери с человеком в проеме. Свидание сына и отца происходит то ли наяву, то ли во сне, или в бреду тяжелораненого мальчика…
Самолеты — важное «приобретение» спектакля. Прекрасные летающие машины приподнимают происходящее, наполняют его воздухом, стремительностью полета, смелостью и мужеством больших железных птиц. Такой спектакль не мог обойтись без воздушного боя, в котором наши звездные крылья непременно побеждают фашистский крест. В этот момент взволнованный рассказ дополняют три красавца-самолета с гудящими пропеллерами. Они появляются над сценой и, кажется, вот-вот пролетят над зрительным залом. На слайдах в это время видим пилотов: Дон Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса. Не Вовка и собака, а реальные, слегка мультяшные персонажи романа Сервантеса. Каждый в этот момент понимает, о чем идет речь.
Увлеченный самолетами Вовка занимается в авиамодельном кружке. Он не расстается с маленькой моделью винтокрыла. Со сцены занятия юных авиамоделистов начинается спектакль. Это происходит еще до третьего звонка, когда зрители занимают свои места. За полупрозрачным занавесом, в орнаменте которого угадываются чертежи Леонардо да Винчи, видим артистов в черных толстовках. Склонившись над столом, они собирают модель самолета. Звучит голос Бориса Рябинина. Он много общался с детьми, сохранились записи. Жаль, что из-за шума, создаваемого рассаживающимися зрителями, удается разобрать лишь отдельные фразы.
Потом они же, ребята-авиамоделисты — ведут повествование. Современные взрослые люди, но говорят на одном языке с детьми. Вне возраста. Они то выходят на передний план и обращаются к публике, то «исчезают» под большим черным капюшоном, полностью растворяясь в черном кабинете. Прямая речь, обращенные в зал выразительные лица и взволнованный тон повествования побуждают зрителя к сопереживанию — соединяют нас сегодняшних и тот блокадный Ленинград, в котором жили Вовка и его Санчо.
Историю, основанную на реальных событиях, и рассказывают как реальную. Поэтому так важно для создателей жизнеподобие внешнего облика кукол, их максимальное «очеловечивание». Созданный в монохромных тонах, этот спектакль будто сошел со страниц старого военного фотоальбома. Действующие лица, как и Вовка, и его собака, самые обыкновенные люди. Их облик продуман художником до мельчайших деталей, вплоть до кармашков на пальто, спиц на колесах велосипеда Вовки или малюсенькой звездочки на фуражке Христофорчика.
Декорации каждой локации, будь то комната, платформа вокзала или сторожевой пост на крыше, лаконичны. Выразительность — в паре ярких деталей. Изогнутая скамейка и деревце — и мы в аллее парка. В жилище Вовки уютно «горит» огонек в буржуйке, а на рабочем столе Сигизмунда Яковлевича «по-настоящему» зажигается лампа. Ничего лишнего, но все — настоящее.
Жизнеподобие облика персонажей определяет подробную актерскую игру. Каждый образ точно так же лаконичен, обозначен парой штрихов: тонких, точных, глубоких. Андрей Ефимов максимально «отстранил» актера от куклы, добавив планшетным куклам трости. Такая конструкция — редкий гость на сцене.
Характеры героев продиктованы их внешним обликом. Рядовой Синицын (Алексей Юшин и Максим Удинцев) в своих огромных черных очках на фронте явно не к месту. Он трогателен и слегка комичен в неуверенности движений. А вот старый служака Христофорчик (Максим Удинцев) излучает решительность при исполнении и крайнюю усталость в рабочем кабинете. Устремленное куда-то ввысь, вдохновенное личико Вовки влечет за собой мальчишескую порывистость движений (Алексей Юшин), а грустные глаза и добрые, усталые морщины уличного баяниста Лукича подсказали Максиму Удинцеву покашливание больного старика. Особенно выразительно оно звучит в сцене прощания Лукича с мальчиком. В голосе старика и в надрывности кашля слышится обреченность. Зритель чутко ловит сигнал, что блокаду этому хорошему человеку не пережить, и потому совет Лукича беречь Санчо как лучшего друга звучит прощальным наказом. Выразительность сцены усилена тем, что собака в этот момент находится на расстоянии от Вовки и старика, на другой платформе — под осыпавшимся голым деревом… Печаль и безысходность. Знаем, что взять собаку с собой в эвакуацию мальчику не разрешат. Не положено.
Пожалуй, самая трудная актерская задача стояла перед актрисами Юлией Петровой и Натальей Елисеевой, оживляющими собаку. Сложно устроенная кукла, очень подвижная. Санчо ликует, жалуется, плачет, грустит, бунтует, горюет, любит и все-все-все понимает. Все эти чувства выражены точными движениями собаки. «На, почини самолет», — Вовка протягивает собаке модель. Только что радостно запрыгивавший на скамейку пес в недоумении плюхается на попку. Зал смеется, оценивая точность реакции собаки, поставленной перед невыполнимой задачей.
Спектакль держит в напряжении от начала до конца. Режиссер смело ставит перед своими маленькими зрителями сложные вопросы: выживет или нет, добежит — не добежит, спасет или не успеет, жив отец или нет. А в финале встает самый важный вопрос: оставит Вовка Санчо в блокадном Ленинграде или, несмотря ни на что, возьмет с собой в эвакуацию. Выбора у мальчика нет. Остаться невозможно и увезти с собой нельзя. Не преодолеть мальчишке неумолимость системы. А для Санчо расставание — верная смерть, и даже не от голода. От горя. Потому что дружбу нельзя предать. Верное сердце нельзя обмануть. Санчо заперли в доме, оставили, уехали без него. Горе. Он разбил окно, добежал, домчался, догнал Вовку. Ликование. Суровый отказ взять собаку. «Людей не успеваем вывозить, а вы тут с собакой. Не положено». Горе в голосе мамы: «Пойдем. Так надо». Горе. Безысходность. Немая мольба. В этом моменте спектакля эмоциональный накал такой, что вряд ли в зале остается зритель, у которого не навернулись бы слезы на глаза.
Режиссер Николай Бабушкин снимает достигающее в этот момент пика напряжение широким жестом сурового летчика, отвечающего за отправку эвакуированных в тыл. «Ааааа, черт с вами, пойдем!». Этот жест поднимает со дна горестного переживания и Санчо с Вовкой, и замершую в горестном сопереживании публику в зале. Счастливый финал! И война закончилась Победой, и папа вернулся с фронта, и каждый ребенок в зрительном зале помечтал о таком вот верном друге, как маленький Санчо. К этой мечте, к большой любви привели его постановщик Николай Бабушкин и вся творческая команда спектакля.
Родители часто боятся детских слез в театре, предпочитая развлекать и радовать своих чад. Но «именно здесь начинается человек» — так говорил Борис Рябинин. В свое время Сухомлинский ввел новый школьный предмет по книгам Рябинина: «Любовь к живому». Как бы пригодился такой предмет в наши дни!
