«ЗАЙЦЫ В ПОЛНОЧЬ КОСИЛИ...»
Есть некая ирония в постановке «Пиноккио» на сцене именно кукольного театра. Традиционно куклы здесь изображают живых (неважно, будь то люди, животные или предметы мебели), в спектакле итальянских режиссеров живые актеры притворяются механическими куклами.
Оттого, может, нет в спектакле ни одного персонажа-человека: ни мастера Джеппетто, ни злого кукольника. Все происходящее — лишь странные разборки в кукольном мире, где вмешательство человека равносильно божественному. Так, разговаривая с Кукольником, который хочет спалить Пиноккио в камине, все персонажи как один смотрят куда-то вверх, так что факт сожжения деревянного человечка превращается в факт околосакральный, почти жертвоприношение.
Возможно, это те смыслы, которые создатели, скорее всего, не преследовали. Как не было, наверно, особой нагрузки на образы четырех эпизодических персонажей. Но удивительно, именно они получились самыми неожиданными, странными и оттого, наверно, самыми запоминающимися. Это зайцы. Черные. Блестящие. На четырех колесиках вместо лап. Они существуют на периферии сюжета, на уровне забавной фишки и «подай-принеси», однако подспудно накручивают поверх злоключений деревянного мальчишки целую цепь ассоциаций — от Белого Кролика Алисы до ушастого призрака из «Донни Дарко».
Впрочем, ассоциации эти будут нелишними: и история Донни, и тем более Алисы, как и сказка о Пиноккио, рассказывают о взрослении и преодолении внутренней инфантильности и беспечности в пользу ответственности, сознательности и еще тысячи вещей, которые отличают взрослого состоявшегося человека от ребенка любого возраста от 3 до 103. Если оставить за скобками вопрос, нужно ли оставаться детьми или все-таки взрослеть и расти необходимо и полезно, сразу можно сказать, что с дидактической своей частью «Пиноккио» справился полностью.
Кроме того, морали и сентенции, которые выдает Голубая Фея деревянному мальчику, подаются аккуратно и проговариваются отстраненно. Стоит Фее произнести что-нибудь вроде «Ленность и праздность ведут к гибели», как пластика ее и интонации приобретают повадки механической куклы. Большая часть зрителей сегодня обладает идиосинкразией к пафосу и нравоучениям, в которых, кстати, не находил ничего постыдного Карло Коллоди, так что пусть лучше думают, что выдаваемое Феей нравоучение произведено на свет специальными шестеренками.
Другое дело, что та же большая часть зрителей традиционно ждет от спектакля по мотивам художественного произведения иллюстративной подробности и потому к просмотру спектакля особенно не заморачивается изучением литературной основы: все равно ведь все разжуют. «Пиноккио» в кукольном — не из таких спектаклей. Многие события сжаты до концентрации одной емкой метафоры, какие-то очевидные для итальянского культурного сознания вещи поданы впроброс. У спектакля мощный темп, и он не останавливается ради объяснений отставшему зрителю. Почему злой кукольник отпускает Пиноккио? Ответ есть в книге, его знают все. Что за зубы возникают на стене? Это же кит, вы что, сказку не читали? Не читали? Вообще?
Дополнительной нагрузкой, тормозящей восприятие, становятся сюжетные переклички с русской адаптацией сказки — «Буратино» Алексея Толстого, который существенно переработал историю в пользу авантюрной составляющей. Притом что старт у двух «мальчиков из полена» общий: из-под стамески Джепетто/Карло, через проданную азбуку в плен к злому кукольнику/ Карабасу, а дальше через «разводку» Кота и Лисы на Поле Чудес — развитие истории у каждого кардинально противоположно. Там, где Пиноккио только и делает, что нарушает данные обещания и получает за это наказания вплоть до превращения в осла, однако же в итоге становится настоящим мальчиком, Буратино шаг за шагом, как и положено герою приключенческого романа, продвигается к разгадке тайны нарисованного очага. И от своей деревянной природы ничуть не комплексует.
Незнание первоисточника, да еще и постоянные переклички с русской адаптацией, которая «вааще не про то», играют с неподготовленным зрителем дурную шутку. Постоянно запинаясь о сюжет, он уже не в силах оценить ни уровень режиссуры, ни особенности актерской игры, ни — что самое примечательное — уникальный «парад» образов. Вина ли это постановщика? Точно нет, к определенным вещам в театре нужно быть готовым. «Пиноккио» — это тот редкий вид спектакля (как минимум на екатеринбургских сценах), когда восприятие постановки превращается в труд не меньший по усилиям, чем работа постановщика.
Если уж говорить о недочетах режиссуры, то к таковым можно отнести смазанный финал. Да, конечно, в той концепции, которую избрали режиссеры, показать встречу Пиноккио и Джепетто внутри кита, наверно, было невозможно. Но и режиссер поспешил вообще закруглить историю, показав все того же Пиноккио, который уже дочитывает книгу про Пиноккио, и «пробросив» дальнейшие подробности избавления из китовьего желудка. Но вместе с событиями «впроброс» оказалась подана и радость от воссоединения с отцом, а также счастье от обретения человеческой природы. Такими ценными для понимания спектакля эмоциями все-таки не стоило разбрасываться.
И все же в целом «Пиноккио» получился ярким, сильным и стильным, порой страшным, но всегда изобретательным спектаклем с неожиданно поданными персонажами: аферисты Кот и Лис, разъезжающие по сцене на самокатах, или мальчики-близнецы с фарфоровыми лицами, заманивающие Пиноккио в Страну бездельников, или все те же траурно попискивающие черные зайцы на колесиках. Нарочитая мрачность сюжета с постоянно всплывающей темой смерти прорежена гротескно-кукольной игрой главных героев. Дидактичность литературной сказки Коллоди смикширована сценическим юмором и обаянием. Итальянский колорит разбавлен чисто русскими примочками, нашлось даже место фразочке «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!»
Но, пожалуй, самая главная неожиданность этого спектакля: он требует от зрителя того же, что и от главного героя — расти.
