ЛИДИЯ ПОТАПОВА: «КУКОЛ Я ЛЮБЛЮ ТОЧНО ТАК ЖЕ, КАК ДОЧЬ, ВНУКОВ И ПРАВНУКОВ»

Интервью с заведующей архивом Екатеринбургского театра кукол
Лидия Александровна Потапова – живая история (Свердловского) Екатеринбургского театра кукол, человек, который помнит людей, создавших театр и сохранивших его даже в самое тяжелое для страны время – годы Великой Отечественной войны. Именно Лидия Александровна бережно и кропотливо, на протяжении многих лет создавала архив театра. Теперь же фотографии и документы упакованы в коробки: театр готовится к переезду на время ремонта, а сама Лидия Александровна в конце марта уходит на заслуженный отдых. Мы успели познакомиться с этим удивительным человеком и поговорить с ней о призвании кукольника, о людях театра и их жизни во время войны.

Лидия Александровна листает пухлые папки с документами и фотографиями. Ее первая история – об Анне Васильевне Заякиной, заслуженной артистке РСФСР, актрисе, драматурге, режиссере-постановщике. Именно с Анны Васильевны началась в свое время история Свердловского театра кукол.

«Когда стало понятно, что в театре будет ремонт, что я заканчиваю свою театральную деятельность, мне подумалось: как же так, не будет папки, в которой будут ветераны войны? И напоследок я сделала такую папку – об участниках войны, которые в разное время работали в Театре кукол.

Вот, посмотрите – Анна Васильевна Заякина. Может быть, придет время, и наш театр назовут именем Заякиной. Сколько раз она театр заново собирала, как во время войны его сохраняла – люди работали, играли спектакли. От дотаций кукольники тогда отказались, что зарабатывали, то и ели. Я так думаю, что, когда они играли в деревнях, им давали и картошки, и моркошки. Не за деньги, а за еду работали. Анна Васильевна, конечно, много рассказывала о войне. Однажды такое рассказала – я до сих пор хохочу. Был у них разговор с одной актрисой по имени Фая:
– Файка! Вот у тебя платье было в цветочек, что-то я его давно не видела.
– Лежит, Анна Васильевна, лежит.
– А чего оно будет лежать-то?
– Анна Васильевна, я понимаю, к чему вы клоните – чтобы я его вам принесла.
– А что делать, Файка? Я уже свои платья все изрезала. Давай неси – не во что кукол одевать.

Вот как работали. Анна Васильевна рассказывала: по всем соседям собирали лоскуточки, старые вещи, чтобы делать кукол. Делать их было не из чего, поэтому во время войны были, разумеется, только Петрушки».

В руках Лидии Александровны – список спектаклей за 1941 год: «Цветные хвостики», «Ночь перед Рождеством» и другие. В списке за 1942 год уже чувствуется дыхание войны: появляется «Антифашистский спектакль-концерт», в него входили номера «Коричнева чума», «Петрушка и фашист», «Чудесная карта», «Агит-медведь», «Шахерезада», «Сказки верховного германского командования».
«О 1941-45 годах осталось очень мало документов, я собирала их по крохам. Мы знаем, например, что в 1942 году в театр пришла эвакуированная из Москвы художница Берданосова. Именно при ней появился в репертуаре «Антифашистский спектакль-концерт». Весь концерт по городам и селам, конечно, не возили: девять номеров – это очень долго. Собирали 3-4 номера – и показывали такие маленькие спектаклики».
«Во время войны к нам эвакуировались кукольники из Москвы, Ленинграда, Киева. Когда война закончилась, они все уехали в свои города. Спектакли распались, оголились, и театр был в очень сложном положении. Какие спектакли шли в 1945 году, сказать очень сложно: документов за этот год очень и очень мало. Но спектакли все-таки шли, театр работал».
В списке за 1945 год среди актеров – сплошь женские фамилии: Белова, Дьякина, Заякина, Иванова, Луканина, Ланских, Пьянкова. И – первая за все годы войны мужская: вернулся с войны. В списке за 1946 год мужчин уже гораздо больше: Заякин, Жернаков, Попов, Остолопов, Зимин.
Лидия Александровна достает ветхую нотную страничку – ноты «Песни о Родине» к спектаклю «Репка», держит ее бережно, почти нежно.
«Когда вот эта бумажка оказалась у меня в архиве, я была несколько дней под впечатлением. Посмотрите на дату – 1944 год. А театр построили в 1964 году. Я аж задохнулась: как она сохранилась? Где она была 20 лет? Это для меня по сей день великая тайна.
Что значит «Репка» в нашем понимании? Дедка за репку, бабка за дедку… А вот какая была песня в нашей «Репке»: «Сегодня лает пес фашистский и брызжет бешеной слюной. Пусть он подавится сосиской, пусть он поплатится спиной». Вот здесь вот надпись: «Не зевай, музыку в меру давай», – я эту надпись разглядывала под лупой».
«Вот как раз этими куклами он работал. Видите, ткань какая? Она со временем протерлась, и я пошла к Ирочке Барановой, нашему художнику. Что, говорю, мы будем с ними делать? А она отвечает, что если мы сейчас нос сделаем, башмаки покрасим, чубчик восстановим, это будет новодел. Поэтому мы их оставили такими, какие они мне достались, только сапожки лаком покрыли, чтобы дальше не разрушались.
Вот, смотрите, артистка Иванова: присвоена медаль «За доблестный труд в Отечественной войне». А вот Фиников Павел Николаевич, участник ВОВ, его сразу забрали, отвоевал с 22 июня 1941-го по 9 мая 1945-го. Когда Анне Васильевне Заякиной было 100 лет со дня рождения, у нас в театре был вечер: пригласили родственников, дочерей, внуков, правнуков. И дочь Заякиной, Светлана Евгеньевна, поведала мне такую историю: «Павел Николаевич на войне лишился кисти правой руки. Когда пришел в театр в 1945 году, куклу водил на левой. Около Дворца пионеров стоял маленький полуразвалившийся домик, в котором жил Павел Николаевич. В старости он остался один, жил бедно, очень нуждался».
«Это Щеклеин Александр Александрович – был нашим директором с 1978 по 1983 годы. Он прошел всю войну, его ранило в ногу, присвоили инвалидность второй группы. Он мог после этого уже на войну не возвращаться. Но он говорил, что тогда был такой подъем: как это, отсиживаться дома, когда война идет? Он был начальником связисток, в подчинении были почти одни девчонки. Рассказывал: перебьют где-то связь, пошлешь подопечную – а ее нет и нет. Потом находишь – а она мертвая… Такой вот у нас директор был, Сан Саныч. Он ведь был скрипач. Ушел на войну со скрипочкой. Рассказывал потом: «Мы ведь не знали, что такое война. Я, когда понял, зашел в первый попавшийся дом, скрипочку отдал. Попросил: сохраните, после войны заберу».
«Вот Виктор Георгиевич Коркодинов, главный художник Свердловского театра кукол. Я пришла при нем в театр. Чтобы он когда-нибудь обмолвился о том, что был на войне! Я ни разу не слышала! А с 1959 по 1973-й я с ним работала. Только потом Рита Беляева из бутафорского цеха мне об этом рассказала.
Мне бы вот еще пять лет, и я бы побольше узнала об участниках Великой Отечественной войны – нашла родственников, спросила, когда умерли, кто остался, какие внуки-правнуки. Но времени уже нет».

В архивах Лидии Александровны сохранилось множество фотографий того времени, когда она сама пришла в театр – артисткой… прямо с завода. Наша героиня – одна из 13 первых выпускников кукольного отделения Свердловского театрального училища.

«Я пришла в театр в 1959 году. И как-то на гастролях мы с Анной Васильевной разговорились. Я, когда была маленькая, видела в Первоуральске спектакль «Кошкин дом» – скорее всего, в 1946-47 годах. Особенно я этот спектакль не запомнила, но меня безумно впечатлило, что котятки сели на ширму… и ножки свесили! Для меня это было такое потрясение!
И я спрашиваю у Анны Васильевны: вот вы были на гастролях, а ведь гостиницы не было, где вы останавливались? И Анна Васильевна мне рассказывает, что все время останавливалась возле Дома культуры, у одной пары. У них бедненько было, но всегда чисто. И она запомнила, что мужа в той паре звали Демьян Аркадьевич. А это мой родной дядя! Как это так в жизни получается? Я видела спектакли Анны Васильевны, сама попала в театр – а она, оказывается, на гастролях во время войны всегда останавливалась у дяди Демы.
Я в детстве была, как в стихотворении Барто: «Мне еще и петь охота»… Мы жили в Коуровке, школа там была поселковая, но несмотря на это, у нас был и драматический кружок, и хор, и танцевальный кружок. Как же Лида где отстанет? Она и там, и сям… Мама на меня ругалась:
– Лида, где ты все бегаешь, иди пол мой!
– Мааам, у нас сегодня репетиция в танцевальном.
– У вас то в танцевальном, то в хоре, то в драме! Что ты бегаешь по кружкам?
– Мааам, так я запевала в хоре, ну отпусти, я завтра вымою пол!
Когда я приехала в Свердловск, поступила в техническое училище №2 на Эльмаше. Закончила его фрезеровщиком, работала на трубомоторном заводе. Но и танцевать продолжала, и в драматический кружок ходила, и на заводе в агитбригаде была… Я хорошо говорила, как Рина Зеленая, когда все заводы делали смотры, я всегда выступала в таком оригинальном жанре. И вот как-то руководитель драмкружка мне говорит: «Лида! Что ты на заводе пропадаешь? Такие голоса знаешь, как в театре кукол нужны!» А что за театр кукол? Он сам не знал, и я тоже. Пообещал узнать. Дал мне адрес – Ленина, 15.
Я поехала туда. Скромная была! Хожу вокруг него, хожу, а зайти и сказать, что я хочу быть артисткой – как это возможно? Время поджимает, мне надо во вторую смену, к четырем на завод. Либо садись на трамвай и поезжай на Эльмаш, либо… Решилась я и захожу во двор. На крылечке стоит Мария Георгиевна Логиновская – такая дородная, интеллигентная женщина старой закалки; она потом всегда обнимала меня и говорила: «Моя любимка», уж не знаю, почему. Возле нее молодой человек вытаскивает ящики с надписью «Карлик Нос». Я подхожу, здороваюсь робко. А Логиновская мне – поставленным голосом: «Здравствуйте! Вы что, хотите к нам на работу поступать? Бухгалтером? Поломойкой? Так что же, актрисой, что ли?»
Через неделю я пришла на прослушивание. Потом пришлось неделю отрабатывать на заводе в третью, самую страшную смену – с шестью станками с двенадцати ночи до восьми утра. Затем пришла в отдел кадров, а мне начальник говорит: «Ты что, меняешь завод на какой-то театр кукол?» Так я и оказалась здесь. Театр и кукла стали моей жизнью.
Театр кукол возник в 1932 году, а нынешнее здание было построено в 1964-м. 32 года скитались, и это отдельная длинная история. Поэтому все спектакли, которые отыгрывались, складывались в коробки и ящики на хранение. Через несколько лет спектакли из ящиков выходили: кукол подновляли, подкрашивали, декорации восстанавливали. Спектакли были за ширмой.
В 1951 году театру дали здание на Ленина, 15 – туда я и пришла в 1959-м. Там было просто несколько комнат и коридоры. У нас были бесконечные гастроли, ездили на бортовых машинах. Зимой ездили под тентом, летом снимали его, латали. На дворе 30 градусов мороза, а нас посылают в Тугулым на такой вот машине… Дороги-то ведь были не такие, как сейчас. Подпрыгиваем мы, подпрыгивают ящики, пылища. Веники с собой возили, чтобы пыль выметать. Остановились, замерзли – мальчишки разожгут огонь. Одевались плохо, денег гам платили совершенно мало, копейки. Родители, конечно, поддерживали.
Как-то мама купила мне светло-зеленое шерстяное платье. Я жила на Эльмаше, трамваи тогда были деревянные, туда и снег, и ветер залетали. Приезжаю в театр, ноги совершенно замерзли. Я печку затопила, и черт меня дернул – открыла заслонку, чтобы погреться. И у меня на платье выгорела дырка… Представляете? Начинается репетиция, все пришли, я стою с такой дыркой. Пошла к директору – Вере Павловне, а она была мощная, сильная такая женщина старой закалки.
– Что с вами?
– У меня ноги замерзли, хотела погреться, затопила печку…
– Что значит затопила? А Евгений Васильевич где?
Евгений Васильевич прибежал, отдал мне платье жены…
Люди-то все были душевные у нас, отзывчивые. Анна Васильевна Заякина и Петр Васильевич Белоусов учили нас, как куклу одевать, как с ней обращаться. Вот Александр Иванович, чудесный человек. Раиса Михайловна, чудесный человек. Петр Иванович – он в Драме работал, талантливейший артист, но в войну был ранен в бедро и стал прихрамывать. А как он на сцене прихрамывать будет? Пришел в театр кукол. Вот Вера Павловна Михайлова, она была директором с 1951 по 1965 год.
Кукол я люблю точно так же, как дочь, внуков и правнуков. Моя первая кукла – мать Якоба из «Карлика Носа». Я на всю жизнь запомнила, что первый свой спектакль я играла в Скатах, Камышловском районе. Подняла руку с куклой, начала играть, а мне шипят со всех сторон: «Держи уровень! Уровень держи!». Если не будешь уровень держать – куклу видно не будет. А как – и уровень держать, и текст говорить, и какие-то движения куклой делать? Я и себя, наверное, не помнила, когда отыграла этот спектакль.
Эта кукла у меня очень долго сидела дома в кресле. Никто к ней не подходил, внуки стали подрастать – они знали, что эту куклу трогать нельзя. Когда я стала заниматься архивом, принесла ее в театр. А потом к нам приехали из Театрального музея имени А.А. Бахрушина, взяли у нас какие-то архивы – и куклу свою я им отдала. Года три назад там была выставка, и наш главный художник, Юлия Селаври, туда ездила. Я смотрю фотографии – батюшки, моя кукла висит!
Я ведь не сумасшедшая, я понимаю, что эта кукла на моей руке. Но она же живет, разговаривает, мыслит, действует. А кто его знает, как? Может быть, я душу в нее вкладываю? Я не знаю. Ни один артист-кукольник не ответит на этот вопрос.
Когда я ушла в 1991 году из театра, мне был 51 год. Через 10 лет мне позвонил Владимир Николаевич Гаранин, режиссер, и сказал: «Лидия Александровна, вы не могли бы нам сделать хоть какой-то маленький архив?» Я пришла, и мне принесли два ящика. В одном – фотографии, в другом – документы. Не то что сейчас – каждая бумажка у меня подписана, а навалены общей кучей. Теперь у меня столько архивов собрано, написано про каждого человека, про каждый спектакль. Может, кто-то когда-нибудь скажет: «Молодец Потапова, что столько написала!»

http://культура.екатеринбург.рф/articles/673/i277087/