КТО АВТОРЫ СПЕКТАКЛЯ?

«Петрушка Великий» — это не только фейерверк художественных впечатлений. Это не только радость от фестивальной атмосферы — уличные театрализованные представления, легкие, талантливые, остроумные, импровизации-заставки перед каждым спектаклем,— в которую екатеринбургские кукольники погружают участников с нескрываемым удовольствием. Это не только крупнейший форум, смотр достижений, лаборатория развития кукольного жанра. Это фестиваль-исследование. Отдают ли в этом себе отчет организаторы или нет, но когда за два года из ста с лишним спектаклей-заявок выбирается столько, сколько можно уместить в пять фестивальных дней (в этом году, в основной программе, было показано шестнадцать спектаклей), то понятно, что складывается вполне репрезентативная картина ситуации кукольного театра в стране.

Картина эта свидетельствует прежде всего, думается, о том, что в главном тренде театр кукол идет с драматическим в одном направлении, по крайней мере в лучших своих образцах. Утверждается это в данном случае безоценочно, не как хорошо/плохо, кому-то это может быть близко, кому-то нет, но постдраматические настроения ощущаются сегодня в искусстве кукол достаточно отчетливо. Обратимся, например, к лидерам фестиваля. В этом году — беспрецедентный случай — гран-при получили сразу два спектакля: «Комната Герды» (театр «Особняк» и Лаборатория Яны Туминой, Санкт-Петербург) и «Дон Кихот» (Екатеринбургский театр кукол). Трудно сравнивать многонаселенный, полный невероятных образов спектакль хозяев фестиваля и аскетичный, играющийся в маленькой черной комнате, по сути, моноспектакль из Петербурга. Но у них есть одно общее корневое качество. Они устанавливают со зрителем непривычные правила игры. Ни там, ни там нет «готового» месседжа. Мне уже приходилось высказываться в ПТЖ о спектакле Виктора Плотникова «Дон Кихот», который поражает отсутствием нарратива, он, как дорогое вино, как прекрасная музыка, просто силой художественной энергии забирает тебя в головокружительный мир своих видений, образов, песен, звуков, шорохов и оставляет там на произвол судьбы. Точнее, на произвол твоих воспоминаний, ассоциаций, памяти чувств и переживаний. И главным героем становится не столько несчастный Идальго, сколько ты сам — то, что спектакль поднимает в тебе из глубин твоего сознания/подсознания.

Но, по сути, тоже самое, хотя совсем иными средствами, совершается в спектакле Яны Туминой (художник Кира Камалидинова). История Герды, так и не нашедшей своего Кая до глубокой старости, только отталкивается от сюжета великой сказки, ни в коем случае не пересказывая его. О, какие безумства творит эта старая сгорбленная Герда Алисы Олейник, становясь в своих воспоминаниях и смешной девчонкой, и обольстительной девушкой, и разбойницей, и вороном, и лапландкой! И пространство, которое в процессе этих воспоминаний становится живой, отзывчивой, то страшной, то ласковой Комнатой (Дмитрий Чупахин), где каждая стена, каждый предмет на ней, каждая дырка то пугают и отторгают, то притягивают и поддерживают, но все живет, дышит, все напоено вязким течением образов: часы, рука, пиджак, красные башмачки… О чем спектакль? Да он у каждого свой, он зависит от твоих случившихся/неслучившихся встреч, от книжек, которые тебе выпало прочитать, от переживаний, глубоко застрявших в твоей памяти… Он сознательно выстроен именно как набор невероятно-замечательных, пронзительных образов-элементов, пазл из которых составляется в голове/душе зрителя индивидуально. И для кого-то, как выяснялось на обсуждениях, это может быть тема женского достоинства и самодостаточности, для кого-то, наоборот, главным оказывается одиночество и вечная трагедия поиска женщиной «своего Кая», для кого-то она, не выходя из комнаты, тем самым «не совершает ошибку», а для другого ошибка как раз совершается — героиня погребает себя в ней. И это не спор между разными пониманиями/трактовками/интерпретациями произведения — это просто разные спектакли, ведь каждый в зрительном зале становится реальным со-автором происходящего на сцене.

Интересно, что такого соавторства современные кукольники ждут не только от взрослых. И в этом смысле показателен самый, наверное, удивительный спектакль фестиваля — «Прошу разрешения на жизнь» Евгения Ибрагимова (художник Вера Задорожняя) Пермского театра «Карабаска». Взрослый спектакль для детей от пяти лет не имеет никакой линейной фабулы, никакого непременного в детских спектаклях житейского посыла — «не делай того-то, чтобы не случилось этого». В кромешной тьме, крепко взявшись за руки, двенадцать-пятнадцать разновозрастных зрителей проходят по коридору и попадают в такую же абсолютно темную комнату. Главным героем спектакля, предупреждают актеры-ведущие Андрей Тетюрин и Наталья Красильникова, будет луч света. И сорок минут этот лучик из фонарика в их руках выхватывает в разных концах комнаты маленькие, статичные по преимуществу, сценки — фигурки девочки и мальчика размером в два спичечных коробка, сделанные из проволоки и марли, проживают перед нами целую жизнь. Здесь девочка на плечах у папы, здесь — играет в песочнице, здесь — кружится в детском хороводе у новогодней елки, гоняется с сачком за бабочкой и видит мальчика, а вот уже перед зеркалом собирается на свидание, будет и свидание, и счастье вдвоем на острове, и война, и возвращение… Надо их видеть, чтобы ощутить, как много эти образы в себе несут: здесь и книжки позднесоветского времени, и какие-то дорогие, но забытые фильмы, здесь и твои игрушки, Дед Мороз вот из папье-маше, стульчики из детского садика, машинки— впрочем, это я уже рассказываю свой спектакль. Ты можешь надолго застрять у одной сценки и поэтому пропустить другую, или чья-то спина не дает тебе что-то разглядеть. Эта бродилка рассчитана на свободу передвижения, актеры, направляя лучи, ведут себя очень деликатно, никого ни к чему не принуждая. Спектакль прошел за время фестиваля около десяти раз, и дети тоже, по свидетельству очевидцев, каждый раз находили в нем свои радости.

Этот новый тип театральной коммуникации в других фестивальных спектаклях, может быть, и не является основным законом. Но все равно процесс передоверия авторства и зрителю, тот, что в постдраматической теории называется «зрительским поворотом», ощущается в той или иной степени в большинстве из них. Одним из ярких фаворитов фестиваля стала, бесспорно, «Пиковая дама» Анны Викторовой и Дениса Шадрина («Кукольный формат», Санкт-Петербург). И дело здесь дело не только в замечательно-подробных и в то же время иронично обобщенных образах кукол, да и всего облика Петербурга начала позапрошлого века. Не только в точно найденной, аскетичной, построенной на переходах от куклы в живой план работы актеров (Ольга Донец, Ирина Богданова, Антон Витченко, Александр Янц). Дело в самой презентации известной истории. Не она здесь в фокусе, она не более чем условие, основание, пред-знание, на котором развертывается вся архитектоника спектакля. Здесь главным оказывается, как точно сформулировал кто-то на обсуждении, «потаенный Петербург», не видимый сторонне-равнодушному взгляду. Но эту потаенность зритель должен почувствовать, «раскопать» в спектакле сам. Она проступает в замечательных подробностях, например интимного одевания-раздевания старой графини в спальне. В длинных паузах разговоров графини с Лизой и Германом, чтобы, кроме прочего, зритель мог рассмотреть их тщательно продуманный образ, позу, жест. Наконец, в сногсшибательной сцене за игорным столом, где встречаются великие классики от Пушкина до Достоевского, которая закольцовывает действие. Впрочем, опять же, — это, может быть, лишь одно из многих видение главной «фишки» спектакля. Здесь нет прямо выраженного «про что», и это не смазанность, не результат невнятности смысла, он — открыт, он может быть и про это, и про другое, про третье.

Нельзя сказать, что другой признанный уже и достаточно подробно описанный спектакль — золотомасочный лауреат «И дольше века длится день…»; Антона Калипанова и Ольги Шайдуллиной (художник Виктор Никоненко) из московского Музея истории ГУЛАГа может читаться как «и про это, и про другое». Нет, здесь, конечно, смысловая определенность задана изначально. Но и в этом спектакле требуется некое пред-знание, опыт переживания и темы, и самого романа, именно с ними прежде всего вступает во взаимодействие этот не просто спектакль — гражданский поступок в условиях нашего времени, упоенного якобы «счастливым» советским прошлым. В этом смысле интересным оказался на обсуждении спор с бессменным многие годы председателем жюри фестиваля, замечательным кукольным теоретиком Мареком Вашкелем, которому не хватило в этом холодном, на его взгляд, спектакле открытой эмоции, «даже, если хотите, — слез». Но спектакль обращен не к иностранцам, он рассчитан не только на переживание зрителем самой темы, но и на осознавание того, какие повороты эта тема претерпела в нашем обществе в новейшее время, споров, обсуждений, непримиримых позиций касательно ее.

В какой-то мере видится закономерным, что неудачи — а они, конечно, случаются на каждом фестивале — в той или иной степени связаны как раз с архаичным способом общения со зрителем. Например, не лишенный обаяния «Ревизор» Московского областного театра кукол (режиссер Карен Нерсисян, художник Андрей Запорожский) изначально застроен как «назидательная» школьно-программная постановка. Совсем в другом смысле «не случился», по общему экспертному мнению, «Мюнхгаузеншоу» из Ульяновска. Заслуженные авторы, прошлые лауреаты самых престижных наград режиссер Александр Янушкевичи художник Татьяна Нерсисян поставили, несколько купировав, пьесу Григория Горина так, как будто знаменитого фильма Марка Захарова не было вообще. Но знакомый благодаря фильму чуть не наизусть текст, разложенный в шоу-формате на эстрадные репризы, не только потерял в объеме, глубине и многозначности, но и «изнасиловал» зрителя лобовым способом подачи.

И в детском репертуаре не длинно-рассказанные со всеми, иногда не согласованными, деталями «Мечта маленького ослика» из Челябинска и «Принцесса лазурной горы» (театр «РоСа», Москва) радовали зрителей, а предельно-условный, требующий, несмотря на границу 2+, ассоциативного видения, «Цыпленок» (театр Karlsson Haus, Санкт-Петербург), где курочка-мама, например, предстает только в виде головы — уютной вязаной белой варежки с красным гребешком и такой же шали-крыла, — а ее враг кот состоит из одного огромного зеленого глаза и длинного черного хвоста. Интересна в этом смысле симфоническая сказка «Петя и волк» Сергея Ягодкина из магнитогорского «Буратино», легкая, красивая, теплая. Игра фактур, масштабов, кукольных техник (художник Михаил Кривенко) — чего стоит сочетание совсем маленького, но подробно, до мелочей, воссозданного быта советской комнаты дедушки с Петей и больших эффектно неожиданно вырастающих надувных деревьев, или огромного голубого то ли скалящегося, то ли улыбающегося волка, при появлении которого детский зал визжит не столько от страха, сколько от восторга. Все в этом спектакле приглашает малыша к сотворчеству, к игре воображения, но есть и досадный момент недоверия. Музыка Прокофьева, помноженная на визуальный образ спектакля, абсолютно самодостаточна, однако авторы решили все же подстраховаться и запустили излишнее здесь текстовое сопровождение истории. Заканчивая разговор, нельзя не сказать об одном из самых ярких событий фестиваля, выпадающем из рассматриваемого тренда. Это «Лафертовская маковница» Олега Жюгжды (Рязанский театр кукол), где очень подробно воссоздана незамысловатая повесть писателя первой половины ХIХ века Алексея Погорельского про противную старуху-колдунью и ее прекрасную юную племянницу, заслужившую, конечно же, в финале любовь и счастье. По свидетельству самых заслуженных кукольных экспертов здесь: «ничего нового, абсолютно ничего нового, но как сделано!» На обсуждении кукольники не могли остановиться в своих восторгах и по поводу самих кукол (художник Екатерина Трифонова), и их ведения — «куклы существуют сами!» (Оксана Парунова, Анна Герасимова, Егор Чудинов, Валерий Скиданов, Татьяна Дубовикова, Василий Уточкин, Зоя Бгашева), и переходов из кукольного в живой план, и, конечно, абсолютного режиссерского слуха в создании замечательной гармонии этого столь тщательно продуманного мира. Это тот случай, когда главным становится не столько искусство как таковое, сколько именно искусность его создателей. И было, откровенно говоря, немного завидно, что скромный опыт общения с миром кукольного театра не позволил увидеть всю роскошь этого мастерства и насладиться им в полной мере.

Словом, когда в конце всех фестивальных дискуссий Мареку Вашкелю был задан вопрос о его главном впечатлении от фестиваля, он сказал, что впервые не чувствует того разительного отличия — и в смысле репертуара, и театральных средств, и актерских задач — между европейским и нашим театром, которое ощущал на российских кукольных фестивалях всегда. То есть «Петрушка Великий» — репрезентативный представитель всего кукольного движения страны — топает вполне себе в ногу со временем.